ГЛАВНОЕ МЕНЮ

Таможенный союза может дать Казахстану дополнительные 4% к ВВП в долгосрочной перспективе - интервью директора Центра интеграционных исследований ЕАБР Евгения Винокурова

Газета «Курсив», 7 марта

Директор Центра интеграционных исследований Евразийского банка развития Евгений Винокуров рассказал газете «Курсив» о преимуществах казахстанской налоговой юрисдикции для российского бизнеса, причем потенциальными первопроходцами он отметил представителей металлургии и фармацевтики. В то же время Россия может быть очень интересна казахстанским аграриям.

— Как, на примере Казахстана, можно стимулировать приток инвестиций из ТС?

— На Россию приходится порядка 86% взаимных инвестиций в регионе СНГ, об этом свидетельствует разработанная ЕАБР база данных Мониторинга взаимных инвестиций. Поэтому вполне естественно, что страны ТС в основном ориентируются на российские инвестиции. Россияне заинтересованы в работе как в Казахстане, так и в Центральной Азии через Казахстан. Более того, наблюдается интерес к работе на российском рынке через размещение предприятий в Казахстане. Российские предприятия начинают осознавать, что реалии изменились: единый рынок трех стран, а в перспективе и пяти, предоставляет возможность «конкуренции юрисдикций». Но предприятиям нужно время для адаптации своих инвестпрограмм. Первопроходцами из российских инвесторов, планирующих осваивать рынок РК, могут стать представители отраслей металлургии и фармацевтики.

— Что конкретно привлекает в такой интеграции?

— Во-первых, интерес вызывает логистический аспект, когда, базируясь в Казахстане, можно комфортно работать на ряд рынков. Во-вторых, интересны для россиян казахстанские налоги, поскольку в РК они существенно ниже в части налога на прибыль, НДС и НДФЛ. Эту существенную разницу российские инвесторы хотели бы использовать. Плюс ко всему рабочая сила в Казахстане несколько дешевле, чем в России, хотя ключевого различия в этом, конечно, нет — в обеих странах рабочая сила уже недешевая.

— ТС предоставляет иные выгоды Казахстану?

— Стоит отметить такой важный момент, как привлечение иностранных инвесторов вне ТС. Дело в том, что сейчас у инвесторов формируется понимание, что достаточно выгодно работать из Казахстана на Россию без таможенных издержек. Но для зарубежных, западных и восточных, инвесторов все еще нужно время, чтобы полностью осознать такую новую реальность. Судя по нашему мониторингу западных публикаций и общению с коллегами из экспертных кругов, лишь в середине 2012 года началось формирование понимания того, что этот процесс «всерьез и надолго».

— В Вашей монографии была мысль, что казахстанскому капиталу интересна Россия. Как Вы оцениваете потенциал роста казахстанских инвестиций в российские активы?

— Казахстан традиционно немало инвестирует в страны СНГ. Причем основные потоки этого капитала из РК направлялись в Грузию и Украину, а также достаточно весомая доля инвестиций была направлена в Россию. Причем они гораздо выше, чем по официальным статистическим оценкам, не учитывающим капитал, направленный через офшоры.

— К каким отраслям проявляется наибольший интерес?

— В России казахстанским инвесторам интересны проекты недвижимости. Причем речь идет не только о безуспешных прожектах группы «БТА», но и о ряде других объектов недвижимости в Москве и Санкт-Петербурге. Также Россия очень привлекательна для казахстанских зерновиков — этот сегмент казахстанского бизнеса технологичен и успешен. Поэтому они заинтересованы в аренде российских посевных площадей для выращивания зерновых. Более того, для казахстанских аграриев перспективны активы, обеспечивающие эффективный экспорт зерновых через Грузию, Украину и Россию. Для этого казахстанские зерновики и транспортные компании закупают элеваторы и портовые терминалы. Свою пшеницу они везут на рынки Ближнего Востока или Северной Африки, например.

— С какими странами, по-Вашему, Казахстану было бы выгоднее взаимодействовать в рамках современных интеграционных процессов? От какого партнерства синергический эффект был бы наибольшим?

— И с теми, и с другими (ближнее и дальнее зарубежье на материке. — «Къ»). Досадно, что зачастую вопрос о выборе ставится ребром. Правильной была бы формулировка с союзом «и», а не «или/или». У ТС есть значительный нереализованный экономический потенциал, который оценивается нами в дополнительные ежегодные 4% ВВП для Казахстана в долгосрочной перспективе. Для его реализации предстоит добиться снижения нетарифных барьеров, технологического сближения и роста взаимных инвестиций.

У глобальной (в масштабах всего мира) и континентальной (в масштабах «большой Евразии») интеграции потенциал больше. Колоссальный потенциал интеграции в масштабах всего материка мы описываем в книге «Евразийская континентальная интеграция», доступной на сайте Евразийского банка развития.
Но и реализовать этот потенциал сложнее. Нет смысла в выборе чего-то одного: сначала целесо-образнее реализовать интеграцию в ТС, а затем последовательно подходить к вопросу более масштабных процессов.

Внешнеторговая политика теперь стала наднациональной компетенцией, базирующейся на ТС. С одной стороны, за счет бюрократических согласований между странами процесс усложняется. Но с другой — мы становимся гораздо более крупным игроком. Это дает нам возможность «выторговывать» себе лучшие условия, чем по отдельности. Одно дело, когда крупный игрок из Восточной Азии ведет переговоры с Казахстаном, имеющим ВВП $180 млрд, и совсем другое — когда переговоры ведутся с ТС, имеющим совокупный ВВП под $2,2 трлн. Наши крупнейшие торгово-экономические партнеры предпочитают общаться отдельно с Казахстаном, отдельно с Россией, отдельно с Кыргызстаном... Так им комфортнее. Не нужно давать им такой возможности.

— Запад ревностно относится к различным интеграционным процессам в Евразии. Были ли выстроены какие-то барьеры со стороны западного сообщества?

— Да, есть серьезное неприятие евразийского интеграционного процесса на Западе.

— И чем это неприятие обосновывали?

— На мой взгляд, тем, что мы встали на путь крупного регионального игрока, двигаясь в направлении евразийского объединения. А такие процессы далеко не всегда соответствуют интересам США или Евросоюза. Западу удобнее работать с нами по отдельности — с разрозненными, более слабыми поодиночке игроками: ведь так проще отстаивать свои интересы — а свою позицию наши партнеры отстаивают всегда.

У нас (стран ТС. — «Къ»), в свою очередь, есть свои национальные и общие интересы — и в отношении Запада, и в отношении Китая, и в отношении прочих мировых политико-экономических сил. Объединяясь, мы получаем более сильную переговорную позицию. По понятным причинам это нравится не всем — но «демонизировать» из-за этого никого не стоит.

Конкретно по отношению к ТС и ЕЭП все последние годы мы сталкивались с принципиальным непризнанием — глобальные игроки просто игнорировали процессы интеграции, заранее навешивая на них ярлыки неудавшихся. И только в 2012 году стало заметно начало перелома в общественном сознании. Мы уже увидели подтверждения того, что они начали осознавать евразийскую интеграцию как свершившийся факт.

— О каком подтверждении идет речь?

— В частности, в годовом докладе ЕБРР осенью прошлого года впервые на высоком уровне прозвучало, что ТС является первым успешным интеграционным процессом на территории СНГ. То есть Таможенный союз признали и начали воспринимать всерьез. Отмечу, такие тексты согласовываются на очень высоком уровне.

— По поводу Китая озвучивалось мнение, что с этим игроком нужно вести переговоры жестко. Какими методами следует работать с Китаем, по-Вашему?

— Китай понимает разные аргументы, не только силовые, но при этом отстаивает свои национальные интересы. Да, они «играют жестко», но это нормально. С Китаем нужно вести дифференцированную политику — это прекрасно понимают и в Казахстане, и в России. Да, Китай — крупнейший игрок, и с ним нужно считаться, но стоит все равно держать при себе свои интересы и адекватно их «разменивать» в случае необходимости. Казахстан является достойным примером грамотной, многовекторной внешней политики, успешно построенной за последние два десятилетия.

— Что, по-Вашему, из российского опыта по вступлению в ВТО Казахстану было бы полезно перенять?

— Да, Казахстан вступает в ВТО по российским стопам по причине единого таможенного тарифа, однако могут возникнуть существенно отличающиеся детали по длительности переходных периодов и так далее. Китайский и российский опыт вступления в ВТО учит, что нужно выторговывать для себя максимально выгодные условия. В таких вопросах нельзя спешить — но Казахстан и не спешит: переговоры идут порядка 10 лет. Взвешенный подход, взятый страной на вооружение по такому важному вопросу, как условия вступления в мировой торговый клуб, разумно назвать правильным.
Были примеры, когда страны торопились вступить в ВТО и «сдавали» свои рынки — в таких случаях результатом была потеря всей промышленности для страны.

— В каких странах такое происходило?

— Это было в Украине, когда страна в 2005 году входила в ВТО в спешке и с очень низкой таможенной ставкой. Неслучайно украинское правительство в настоящее время пытается обсудить пересмотр таможенных ставок в сторону повышения по более чем 100 позициям.

Или Кыргызстан, первым из стран СНГ вошедший в ВТО. Тезис был в том, что «мы маленькая экономика, и нам нужно открыться полностью». Рецепт «из учебника» на практике не сработал, к сожалению. Примеры этих стран преподали урок следующим кандидатам, что в вопросе вступления в ВТО нельзя торопиться.

— В чем была их основная ошибка?

— Машиностроение, судостроение, пищевая, текстильная промышленность попали под удар. Не были достигнуты договоренности об изъятиях, переходных периодах.

Интеграция — многоаспектный, очень непростой процесс. При торговой либерализации, с одной стороны, стоимость импорта для потребителей снижается. Уровень конкуренции растет, что, в принципе, позитивно в долгосрочном плане. Но от этого начинают страдать национальные производители, и это может привести к невосполнимым потерям. Шок может оказаться слишком сильным. Поэтому требуются очень сложные макроэкономические расчеты, чтобы понять, что в итоге получит и потребитель, и национальные производители, и государство в целом. Есть серьезные расчеты, указывающие на положительный эффект вступления в ВТО для Казахстана (6—7% ВВП), но важны детали договоренностей.

— Какой бизнес, по-Вашему, получит наибольшие возможности для теневой легальной интеграции?

— Интересный поворот. ТС ликвидировал по сути таможню между странами-участницами. Тем самым часть торговли выводится из тени. Поэтому стоит отметить этот факт как один из позитивных элементов интеграции в ТС: часть торгового оборота выводится из тени. Нет смысла выдумывать схемы серого импорта, когда можно делать то же самое, только легально.

Однако очень важно не смешивать сегменты теневой экономики. Есть «серая» тень, когда люди, например, обходят налоги (к примеру, заработал человек энную сумму и не заплатил государству налог на доходы), а есть «черная» (тот же наркотрафик), это два совершенно разных сегмента.

— Значит, стоит ожидать всеохватной легализации теневого бизнеса?

— На примере: везет торговец товар из России в Казахстан. По этому виду товара таможенная пошлина была достаточно высокая, что создавало серьезный потенциал для коррупции. Теперь таможни нет, а значит, нет и коррупционного потенциала. Поэтому в результате в тени останется только нелегальная составляющая теневого бизнеса: наркотрафик, оружие и прочее. И с этим надо бороться, но уже при помощи других механизмов.

— То есть борьба с нелегальным теневым бизнесом лежит вне интеграционных процессов?

— Почему же, региональная интеграция также может помочь: через межгосударственную координацию, тесное взаимодействие пограничных служб и органов внутренних дел.